Сомнения мастера
В.Н. Панов ("Шахматы в СССР", №9, 1940)

Страница: 1 2 [ 3 ] 4

Напомню знаменитую жертву фигуры Алехиным против Эйве в 6-й партии их первого матча после ходов 1.d4 d5 2.c4 c6 3.Nc3 dxc4 4.e4 e5 5.Bxc4 exd4 6.Nf3?!



К ак известно, Эйве не принял жертвы фигуры и, сыграв 6. ... b5, в конечном счете проиграл партию.
Неужели Эйве настолько мало разбирается в шахматах, что не знает о том, что слон сильнее, чем две пешки! В том то и дело, что Эйве слишком хорошо играет, слишком проник в тонкости современной теории и знал, что Алехин получит еще ряд преимуществ: лишит противника рокировки, вскроет линии, опередит его в развитии и т. д.
Играй Эйве хуже, значительно хуже, эдак в силу нашей второй категории, он принял бы жертву, нашел бы правильное продолжение, подобно тому, как его нашел московский второкатегорник Гончаров - 6. ... dxc3 7.Bxf7+ Ke7 8.Qb3 cxb2 9.Bxb2 Qb6, и выиграл бы партию.



Все же можно поручиться, что никакой другой совре­менный гроссмейстер или мастер, так же как и Эйве, не принял бы жертву фигуры. Аналогичным образом Ласкер, в пору своего расцвета, избирал против шаблонно мыслящих противников забракованные варианты и блестяще побеждал их. М. М. Ботвинник писал nocле своего матча с Рагозиным, окончившегося со счетом +5-0=7 в пользу гроссмейстера: «Во время матча я ни разу не сделал очевидного промаха, а Рагозин сделал всего дватри хода, которые можно оценить как явно ошибочные». Когда я прочел эти строки, я призадумался: почему же эти три (возьму максимум!) ошибки окончились таким поражением?
К разгадке тайн лучше всего идти экспериментальным, эмпирическим путем. Я взял сборники матчей на первенство мира между Алехиным и Эйве, просмотрел их и, к своему удовлетворению, убедился, что каждый из этих крупнейших шахматистов делал в матчах по меньшей мере десятки очевидных ошибок. Однако далеко не всякая ошибка вела к проигрышу. Наоборот, часто в результате ошибки и ее использования противником возникала оживленная комбинационная и стратегическая борьба, в которой новые ошибки делал противник. Эти ошибки рождали тысячи новых идей. Партии были не безошибочны, но исключительно интересны и содержательны, глубоки и разносторонни и нередко кончались победой допустившего первую ошибку.
И я подумал: как, жаль, что Рагозин в матче с Ботвинником (и, повидимому, Алаторцев против Левенфиша) допустили только по две-три ошибки. О, если бы их было по 30-40! Насколько выиграли бы партии матчей и насколько комбинационный талант обоих мастеров смог бы шире развернуться, если бы они играли не так научно и не так корректно.
С этой точки зрения интересна также забытая партия Тартаковера против «самого» Капабланки из международного турнира в Киссингене, 1928.
Капабланка - Тартаковер: 1.d4 Nf6 2.c4 e5(замечателен уже вы­ор дебюта - некорректный будапештский гамбит) 3.dxe5 Ng4 4.e4 d6?! 5.exd6 Bxd6 6.Be2 f5 7.exf5 Qe7!?



Рискованная и некорректная жертва фигуры. Если бы Капабланка не был Капабланкой, а играл бы похуже, попримитивней и, если так можно сказать, подоверчивей, он бы ничтоже сумняшеся сыграл здесь 8.c5 Bxc5 9.Qa4+ Nc6 10.Qxg4 Nd4 11.Qh5+ с примерными продолжениями, указанными Нимцовичем: 11. ... Kf812.f6 gxf6 13.Bh6+ Kg8 14.Nc3 Nc2+ 15.Kd2 Nxa1 16.Bc4+ Be6 17.Qxc5 и т. д. Или11...Kd7 12.f6 gxf6 13.Kf1 , и нельзя 13. ... Nc2 из-за 14.Qf5+. Трудно ли было найти ход Qh5? Конечно, трудно, но Капабланка находил ходы в тысячу раз трудней и глубже. Напомню хотя бы его знаменитую партию с Маршаллом в 1918 г., но дело в том, что он не хотел искать, в том, что солидная стратегическая позиционная игра приучила его к отрицанию риска, к нежеланию идти на осложнения, к той излишней простоте, которая, как известно, «хуже воровства».
Приведу пример типичного некритического восприятия дебютной теории из собственной практики.
Панов - Юдович (Тбилиси, 1937): 1.e4 e6 2.d4 d5 3.Nc3 Nf6 4.Bg5 Be7 5.e5 Nfd7 6.h4 f6. Этот ход за два дня перед этой партией был сделан против меня же Белавенцем. Я хорошо помнил рецепт Алехина 7. Bd3 и т. д., но всегда относился к нему с интуитивным недоверием. Против Белавенца я сыграл 7. exf6, и партия кончилась вничью. Поэтому против Юдовича я решил положиться на авторитет чемпиона мира, сыграл 7. Bd3, попал на подготовлен­ный вариант и с треском проиграл. Я был справедливо наказан за свой догматизм. Принципиальная же оценка хода h4 f6! ни капли не пострадала, так как прекрасный ход В. Силича 7.Qh5 полностью реабилитировал атаку Шатара.
Вообще, в своей практике я замечал, что если расчет и игра на основе общих позиционных соображений часто ведет к срывам, то интуиция не обманывает почти никогда; и ход, который сразу пришел в голову, после проверки и сравнения с другими возможными продолжениями, зачастую оказывается лучшим'. Как правило, большинство «новинок» рассчитано именно на то, что противник будет применять старую шаблонную систему атаки, и именно благодаря этому каждая новинка обычно имеет тактический успех, редко длящийся, больше одной-двух партий, после чего находится противоядие. Напомню блестящие партии Файна из амстердамского турнира 1938 г., где он, играя французскую партию против таких специалистов этого начала, как Ботвинник, Флор, Капабланка, применял, казалось бы, дикие и осужденные теорией варианты и с удивительной легкостью создавал неотразимую атаку. Вот в этой переоценке теории, в боязни риска, в чрезмерном рационализме и в отрицании интуиции и заключается корень зла современной серьезной практики. Этим и объясняется чрезмерная сухость и бесцветность большого количества турнирных встреч, монотонность и однотипность применяемых вариантов и в связи с этим некоторая типизация и ограниченность миттельшпиля.